– Отступать поздно, но и на рожон лезть не стоит. Лучше стороной эти места обойдем. Время потеряем, зато что-то другое сохраним.

– Стороной не получится. Слева Стеклянные Скалы. А справа такой лес, что через него и за месяц не пробьешься. Один путь – вперед по Дороге.

– Ой! – вдруг вскрикнула Ирлеф и отскочила от рельса. – Он гудит!

Я ничего такого не слышал, однако не поленился наклониться и приложить ухо к рельсу. Тишина. Хотя какая-то еле заметная вибрация, угасая, еще билась в металле. И вдруг – лязг! – удар по рельсу, достаточно слабый и отдаленный, но вполне отчетливый. Вибрация сразу возросла и медленно-медленно, на протяжении нескольких минут спала до нуля. Опять – лязг! И все повторилось сначала, монотонно и размеренно. Что это – будто обходчик с молотком идет? Жутко представить, какие обходчики могут быть на таких вот дорогах. Но паниковать раньше времени не стоило.

– Тебе, наверное, показалось, – сказал я, выпрямившись. – Помнишь, какие там пролеты над рекой? Вот ветер их и раскачивает.

– Да, – растерянно согласилась Ирлеф. – Я и сама подумала, что это ветер.

Вот психика человеческая – слабенькое, но неизвестно отчего случившееся лязганье впечатляет куда больше, чем зримая опасность!

– Ну пошли, что ли, – сказал я, обнимая Ирлеф за плечи. – Ты, Хавр, далеко от нас не отрывайся.

Так мы и двинулись вперед – по правой стороне от рельса, не торопясь, внимательно посматривая вокруг. Тишина стояла удивительная, лишь песок слегка поскрипывал под ногами. Я несколько раз оглянулся – мне показалось, что полязгивание доносится именно оттуда.

Вдалеке, пересекая наш путь, что-то стремительно промелькнуло над самой землей – словно кто-то швырнул из кустов спортивный диск. Поскольку Хавр никак не реагировал, промолчал и я, только Ирлеф вздрогнула всем телом.

– Хоть бы рассказал, что это за Стеклянные Скалы, – сказал я, стремясь нарушить изрядно действующую мне на нервы тишину. – Кто там жил раньше? Кто там сейчас живет?

– Я эти Скалы только издали видел. – В словах Хавра ощущалось неподдельное внутреннее напряжение. – Торчат себе из земли. Огромные. Прозрачные. На сосульки похожи. Кто там жил – неизвестно. А сейчас никто не живет. К ним и на тысячу шагов не подойдешь.

– Почему?

– А некому рассказать – почему. Из тех, кто на памяти отца ходил, никто не вернулся. А при мне уже и не ходили.

– Ну а эти… которые вокруг шастают?

– Что – эти? – сдерживая глухое раздражение, переспросил он.

– Где они живут? Те, которые тысячи лет в лесу роются?

– Они не живут! Разве тысячу лет жить можно! Они мертвые!

– Мертвые?.. Хм, странно… Что-то я тебя не совсем понимаю.

– Сейчас поймешь! – почти со злобой пообещал Хавр. – Вон стоит один!

Тот, кого он имел в виду, еще не стоял, а только-только успел выплыть на просеку. Реакции и зоркости Блюстителя Заоколья можно было только позавидовать. Да и его странные разговоры стали мне теперь понятны. Жить в привычном понимании этого слова столь чудное создание вряд ли могло.

Что это было? Ком спутанной паутины? Копна развеваемых ветром волос? Охапка сена, приподнятая невидимыми вилами? Не знаю. Любое из этих описаний давало лишь приблизительную картину. Более или менее определенно можно было говорить только о цвете – тускло-синем, с оттенком окалины, словно пережженная проволока. И все это несуразное существо тряслось, шевелилось, даже как бы вращалось вокруг своей оси, то опускаясь к самой земле, то достигая чуть ли не двухметрового роста.

Затем оно устремилось на нас – словно метла на кучку мусора.

Первым на ее пути оказался Хавр. Спутанная масса (чего – волос, паутины, щупалец?) захлестнулась вокруг него, крутанулась вместе с ним, подняв при этом столб пыли, и отшвырнула – не знаю, живого или мертвого – в заросли.

Мне своей очереди долго дожидаться не пришлось. Первое впечатление было такое, словно на меня опять набросили пять пудов рыболовных сетей, только на сей раз сплетенных из стальных тросов и пахнувших не тиной, а заброшенной кузницей. У врага были сразу сотни рук, и все они обвивались вокруг моего тела. Ничего не видя толком, я рвал что-то у себя над головой, стараясь добраться до того, что заменяло этому созданию мозг. Я и не думал уступать. Где уж этой псевдоживой паутине одолеть меня, если даже у мерцающего призрака ничего не вышло! Как бы там ни было, но по прошествии целой минуты я все еще держался на ногах, хотя из меня рьяно старались сделать что-то винтообразное.

Не помню, как стащил с себя эту сверхпрочную кисею, скрутил всю ее, продолжавшую извиваться и вибрировать, в жгут и с силой треснул верхней частью о рельс. Я трудился, как прилежный крестьянин на молотьбе, и сбавил темп лишь после того, как внутри этой твари что-то явственно хрустнуло. Затем отбросил ее подальше. Упав на землю, безобразный ком продолжал шевелиться, но, как ни старался, торчком встать уже не смог. Откуда-то со свистом вылетел диск – сверху серебряный, снизу черный – и завис над поверженным отродьем Стеклянных Скал. Вниз градом полились (именно полились, а не посыпались) фиолетовые искры, и мой недавний противник задергался куда энергичнее.

Ага, злорадно подумал я, подбирая увесистый булыжник, санитар прилетел. Но на вас, уроды, Женевские конвенции не распространяются.

Удар пришелся в самую макушку диска, но тот даже не дернулся, только почернел с верхней стороны. Что, не нравится? Получай еще!

Но диск не стал дожидаться второго удара, тронулся с места и поплыл прочь, волоча за собой (причем без всякого буксира) искалеченного приятеля. Постепенно набирая скорость, он все больше отклонялся от параллельного рельсу курса, пока, с треском врезавшись в дерево, не срикошетил в лесную чащу.

Теперь можно было с гордостью обозреть оставшееся за мной поле сражения. Хавра видно не было, но там, где он влетел в кусты, раздавались кряхтение и хруст веток. Ирлеф я почему-то тоже не увидел, хотя хорошо помнил, что в момент начала схватки она находилась где-то за моей спиной.

Зато было явственно слышно знакомое «лязг-лязг-лязг». В ту сторону, откуда мы пришли, быстро уходила поставленная на рельс открытая платформа. Несколько человек сидели и лежали на ней, а двое стояли, отталкиваясь от земли шестами. При каждом новом толчке раздавалось короткое лязганье, и платформа сразу ускоряла свой плавный бег.

Очертя голову я бросился за похитителями Ирлеф. Пусть они уже оторвались от меня на приличное расстояние, пусть имеют тройное превосходство в скорости, пусть сберегут силы, которые я растрачу, но ведь там, где рельс прерывается, им придется остановиться и сотню метров тащить платформу через лес. Вот там и поговорим! Вот там и посмотрим, кому ездить, кому ползти, а кому и лежать мордой в прелых листьях! Я человек мирный, но такого подвоха стерпеть не могу!

Тут, правда, я и сам оказался в положении мордой вниз, да еще и пропахал носом порядочную борозду. Кто-то на всем бегу ловко подсек меня за ногу. Перекатившись на бок, я увидел того, кто так неучтиво со мной обошелся. Создание это не походило ни на что ранее мной виденное, но, без сомнения, относилось к той же шайке, что и летающие диски вкупе с бродячими метлами.

Чего только не имело это ползучее чудо-юдо: и отливающую вороненой сталью чешую; и непонятного назначения граненые наросты на боках; и длиннющий хвост (а может – прицеп); и могучую клешню, очень похожую на разводной ключ примерно сорокового размера; и дырку на конце конусообразной морды, из которой, как вскоре выяснилось, действительно могло извергаться пламя, тонкое, как змеиное жало; и даже один-единственный круглый, почти человеческий глаз.

Я действовал быстро, но чудо-юдо еще быстрее. Клешня сомкнулась на моей щиколотке так, что затрещала кость, из морды вылетела струя пламени, правда, чересчур короткая, чтобы достать меня. Я лягнул врага свободной ногой и убедился, что с таким же успехом можно лягать наковальню. Лезвие ножа скользнуло по его чешуе, как по стеклу, глаз был слишком далеко от меня, и тогда я по самую рукоятку загнал нож в плюющееся огнем отверстие. Результат не замедлил сказаться – теперь из венчающей морду ноздри уже не вылетало светло-золотистое жало, а подрагивал синевато-оранжевый коптящий цветок.